Двадцать второго июня,
Ровно в четыре часа
Киев бомбили, нам объявили
Что началася война.

Война началась на рассвете
Чтоб больше народу убить.
Спали родители, спали их дети
Когда стали Киев бомбить.

Врагов шли большие лавины,
Их не было сил удержать,
Как в земли вступили родной Украины
То стали людей убивать.

За землю родной Батькивщины
Поднялся украинский народ.
На бой уходили все -все мужчины,
Сжигая свой дом и завод.

Рвалися снаряды и мины,
Танки гремели броней,
Ястребы красны в небе кружили,
Мчались на запад стрелой.

Началася зимняя стужа
Были враги близ Москвы,
Пушки палили, мины рвалися
Немцев терзая в куски.

Кончился бой за столицу
Бросились немцы бежать
Бросили танки, бросили мины,
Несколько тысяч солдат.

Помните Гансы и Фрицы
Скоро настанет тот час
Мы вам начешем вшивый затылок,
Будете помнить вы нас.

А сейчас известная японская певица
Ясука-На-сене исполнит романс Атомули
Ядалася, что в переводе означает «Сомнение».

Анекдот семидесятых годов.

Сомнение. Монолог белоснежного*

Чего-то мне не нравится Навальный, в нем чувствуется тайная фигня, какой-то он такой неидеальный, сомнительный, в отличье от меня. Все недостатки нового застоя в нем крупно, показательно слились: он любит все наглядное, простое. Он популист. Он националист. Для школоты, конечно, он икона, но им же пофиг право и закон. В его лице мы вырастим дракона. Он, собственно, сейчас уже дракон. Он будет груб. Заранее дрожим мы. Он презирает волю большинства. Плюс все тоталитарные режимы сперва боролись против воровства. По-ленински он будет мстить за брата, который в самом деле нагловат, — причем страна ни в чем не виновата, а брат, должно быть, в чем-то виноват. Нам безнадежный выбор предоставлен. У нас на предстоящем вираже два варианта — Ленин или Сталин, и Ленина мы видели уже. Конечно, Сталин был восточный идол, а Ленин, так сказать, наоборот, — но он был зверь, он русских ненавидел, он выслал философский пароход! При Сталине хоть не было идиллий и запросто давали двадцать пять, но что-то возродили, возводили, а Ленин был сплошное «гасст’елять!».

Навальный — да: мобилен, быстр и чуток. Но ясности на самом деле нет: когда ему дается тридцать суток, другие получают пару лет! Проект Кремля, он нам подсунут вместо серьезного, крутого главаря. Он спойлер, имитатор, слив протеста, авантюрист, серьезно говоря. Труба его пониже, дым пожиже. Любому ясно — он для них не враг. Конечно, выжгли глаз. Но не дожгли же! И в Барселону выпустили — как?! И главное, что в нашем околотке где разрешили — там и протестуй. Вот загородки, вот перегородки, вот тупичок… А он ответил: «Нет!» Подумаешь, не дали микрофона. Купил бы сам — подумаешь, байда! Нет, все-таки в нем что-то от Гапона. И кончится, как кончилось тогда.

А Путин — что ж? Усталый, поздний Путин. Что толку торопить его на слом? Он нам привычен. Он почти уютен, как типа Брежнев в семьдесят восьмом. Мы никогда не видели свободы, комфорт полусвободы — наша суть. В сравнении с Навальным мы уроды, зато в сравненье с Путиным — отнюдь. И в чем его особенные вины? На фоне прочих он пример ума; конечно, он мучитель Украины, но Украина, знаете, сама… Мы, собственно, не видим там примера достойной, независимой судьбы: все эти их Шухевич и Бандера, все эти их слова, что мы рабы… Что, Порошенко — лидер идеальный? Я думаю — совсем наоборот. Да, Крым не наш. Но этот ваш Навальный сам говорит, что Крым не бутерброд. Ему еще припомнят эту фразу, навальновская сущность в этом вся, и он не лучше Путина ни разу. Зачем менять гуся на порося?

Мы, собственнно, уже смекнули сами, чему его политика равна: он тащит нас обеими руками из теплого, уютного говна, в котором так приятно спать и чмокать, и видеть обольстительные сны… И руки у него в говне по локоть, а нам ведь руки чистые нужны. Нам нужен тот, кто чист и не увечен, не соблазняет дочек и сынов… Кто это может быть? Допустим, Сечин. Допустим, Греф. Допустим, Иванов.

Уж ты прости, Алеша. С нами сложно. У Родины особая стезя. Мы обожглись уже на всем, что можно, и более того — на чем нельзя. О Господи, прости за эту наглость, но чем искать для русских новый путь — нас проще зачеркнуть уже крест-накрест и сделать тут другое что-нибудь.

*В наше время все надо объяснять. Этот монолог не является авторским высказыванием от первого лица.

Не танцуйте сегодня, не пойте.
В предвечерний задумчивый час
Молчаливо у окон постойте,
Вспомяните погибших за нас.

Там, в толпе, средь любимых, влюблённых,
Средь весёлых и крепких ребят,
Чьи-то тени в пилотках зелёных
На окраины молча спешат.

Им нельзя задержаться, остаться -
Их берёт этот день навсегда,
На путях сортировочных станций
Им разлуку трубят поезда.

Окликать их и звать их - напрасно,
Не промолвят ни слова в ответ,
Но с улыбкою грустной и ясной
Поглядите им пристально вслед.

В.Шефнер

1961

«Исчезновение» Амана Тулеева (возглавляет Кемеровскую область с 1 июля 1997 года), которого не видели на публике последние два месяца, породило массу версий: о его болезни, отставке и даже смерти. Верной оказалась первая.

Вот говорят, Аман Тулеев Подать в отставку захотел. Как много радостных плебеев Кричат, что он ушел от дел! Но говорят, Аман Тулеев В отставку все ж не подает. Бурлит, сомнения рассеяв, Ему доверенный народ! Здоров Тулеев или болен? Крепка иль нет его спина? Годна ли для кузбасских штолен Многострадальная она? Дадим желаемую справку: В его солидные года Если и хочется в отставку, Но нету сил уйти туда. Назло сомненьям и протестам, От коих Родина гудит, Он вгрызся в кресло тем же местом, На коем, собственно, сидит. Отставка хуже святотатства, Она затрагивает честь. Нельзя уйти. Нельзя остаться. Кто хочет лечь – тот может сесть. И вот, смущая фарисеев, Краснея, словно пионер, Хочу сказать: рискни, Тулеев! Пробей дыру, подай пример! Скажи им резкое, как здрасте, О чем уже забыли мы, – Что выход есть из этой власти, Помимо смерти и тюрьмы! Решись отставиться, Тулеев, А то получишь ты и он По паре Северных Кореев На каждый русский регион.

Д.Быков

Д. Быков мастер иносказаний и намёков.

«Левада-центр»: россияне назвали Сталина, Путина и Пушкина величайшими людьми.

Вот левадовский опрос. Это главный летний вброс. Впереди товарищ Сталин в белом венчике из роз. Он немного впереди, а немного позади Путин с Пушкиным на пару, каждый с бантом на груди. Три святых величины, три хранителя страны — разбегаются соседи, умиляются скины! Едут три богатыря, в чешуе, как жар горя, и народ богохранимый афоризмами даря — в орденах и образках, с сединою на висках, федералы, генералы, каждый в собственных войсках (Пушкин тоже генерал: он от пули умирал и военную карьеру многократно примерял).

Едет Сталин на коне в благородной седине — по мечтам о русском праве, по державе и по мне. Едет Пушкин на коне в звонком ямбе, как в броне, с «Бородинской годовщиной» и с «Евгением Оне…» Едет Путин на коне — чисто всадник Фальконе, но с Медведевым под мышкой и с Песковым на ремне. Едут трое в кураже на последнем рубеже — то ли новая триада, то ли троица уже: знак эпохи испитой под названием «отстой»,

Сталин — папа, Путин — сына, Пушкин типа Дух святой. Это наш, на всех един, сувенирный магазин — «Спор славян между собою» (с долей негров и грузин).
Сталин, кстати, был поэт. Пушкин — тоже. Путин — нет. Впрочем, может, тоже пишет и сливает в интернет?

В тридевятые края едут три самурая; в этой доблестной триаде роль у каждого своя. Сталин страху задает, словно бешеный койот; Путин смертный сон наводит, Пушкин песенки поет. Пушкин — светлый русский дух, Сталин — наша птица Рух, Путин — то ли вырожденье, то ли синтез этих двух. Пушкин создал, чуть возник, нашу вольность и язык, Сталин это все угробил, Путин памятник воздвиг. Пушкин — дерзкий наш Приап, Сталин — мерзкий наш сатрап, ну а Путин, как ни крутим, — окончательный этап. Это русский наш проект, а точней, его конспект, но какой-то в нем таился огорчительный дефект. Семь веков, как семь колец. Тонут кормщик и пловец, и какой печальной тройкой все накрылось наконец!

…Пушкин вертится в гробу, Сталин шепчет: «Я гребу», а полезно и приятно лишь галерному рабу. Это главный наш итог, окончательный виток перед полным превращеньем в запыленный закуток. Это русская судьба — триединство и борьба сочинителя, тирана и галерного раба. Это блоковская, та роковая пустота — три российских аватара, сокращенно ПуПуСта.

* * *

День только к вечеру хорош,
Жизнь тем ясней, чем ближе к смерти.
Закону мудрому поверьте, —
День только к вечеру хорош.
С утра уныние и ложь
И копошащиеся черти.
День только к вечеру хорош,
Жизнь тем ясней, чем ближе к смерти.

Фёдор Сологуб

7 марта 1913 года. Харьков

Зеленели весны этикетки,
Облепив каждый куст.
Помолчал, и как в море монеткой:
- Я вернусь.

Всколыхнулась и с берега смыла
Отпечатки подошв.
Рябь с лица согнала и спросила:
-А найдёшь?

И.Литвинов

Начало

Отрыдали водкою бутылки,
Час похмелья вроде бы далек.
Прикорнули свадьбы и поминки.
Дремлет Киев, Брест и Белосток.

Сны полны воскресными делами:
В предвкушенье выходного дня
Спит страна. Собаки только лают,
Да цикады истово звенят.

Летней ночью как не быть амурам?
Парочке нигде покоя нет:
Выбежали самым ранним утром
Самый ранний целовать рассвет.

Как бы не следил отец и братья,
Но у летней ночи свой закон:
В первый раз соприкоснулось платье
С подростковым грубым пиджаком.

В воздухе предутреннем отлично
Слышится курлыканье вдали.
И летит за кликом кисть девичья:
«Погляди-ка, милый, журавли!»

Парень, отрываясь с неохотой,
Клину вслед бросает хмурый взгляд:
«Эх ты, тютя, это самолеты.
На ученья, видимо, летят».

Ошалев от воздуха и ласки,
Целовались дети на заре.
Красной, роковою тлела краской
Цифра 22 в календаре.

Иван Литвинов

Жираф

Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд,
И руки особенно тонки, колени обняв.
Послушай: далёко, далёко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.

Ему грациозная стройность и нега дана,
И шкуру его украшает волшебный узор,
С которым равняться осмелится только луна,
Дробясь и качаясь на влаге широких озер.

Вдали он подобен цветным парусам корабля,
И бег его плавен, как радостный птичий полет.
Я знаю, что много чудесного видит земля,
Когда на закате он прячется в мраморный грот.

Я знаю веселые сказки таинственных стран
Про черную деву, про страсть молодого вождя,
Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман,
Ты верить не хочешь во что-нибудь, кроме дождя.

И как я тебе расскажу про тропический сад,
Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав…
Ты плачешь? Послушай… далёко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.

Николай Гумилёв

9 октября 1907 года