Хорошая песня из отличного фильма:

и интересная история создания этой песни:
От Крейсера до Торпедоносцев (Игорь Царев) / Стихи.ру

авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и российского законодательства Вы также можете посмотреть более подробную

А вот стихотворение от автора вышеприведённой статьи:

Сталкер

Игорь Царев

Вода не кипит. Не греет очаг.
Сверчок под диваном скрипит по ночам.
На кухне из крана о грязное блюдце
В отчаянье капли размеренно бьются.
На горло, неслышно зайдя от окна,
Холодные пальцы кладет тишина...

Пора! И отброшена сонная одурь.
Пора! И как в омут, не ведая брода,
Срываются искрами мысли с пера
И гаснут, разбившись о ржавую воду.

В бетонных высотах, кирпичных высотах,
Деленных на прочные личные соты,
Живут невидимки – не плотью, а сутью –
Бесстрастные льдинки, пристрастные судьи.
Смирись перед ними, и потные руки
Тебя приласкают, возьмут на поруки.

Но ты, своей болью линуя листы,
Но ты, забывая о собственном благе,
Старатель мечты и растратчик бумаги
На город в гордыне глядишь с высоты.

Раскинулась улиц ночных паутина.
Фонарная плесень, рекламная тина…
Но где-то за гранью витрин и газонов
Бескрайней страной расстилается Зона.
В нее из пожизненных мест заключенья
Вершишь свой побег. Но относит теченье

Туда, где стальными ключами звеня,
Весталки замки поврезали в засовы,
Где Сталкер усталый сидит у огня,
Который на старом холсте нарисован.

Вода не кипит. И не греет очаг…

1983 г.

«С нами никто по существу не хотел разговаривать, нас никто не слушал. Послушайте сейчас», — сказал Владимир Путин.


Он и Они. Пьеса

Сцена изображает некое Собрание восторженных людей. Перед Собранием выступает Он. В почтительном отдалении его вдумчиво слушают Они.


ОН:

— …Теперь пойдет удар по нервам. У нас хватает куражу. Вы нас не слушали. Теперь вам придется слушать. Щас скажу. Вы не питали интереса, вы нас кидали столько раз…

ОНИ:

— Сэр. Для кого вся эта пьеса?

ОН:

— Ну, разумеется, для вас! Они и так проголосуют за вечный бой и рабский труд, а если надо — нарисуют, а если надо — перемрут: они илоты, патриоты, их даже голод не берет, они запуганы до рвоты на поколения вперед. Я им скажу, как в подворотне: покажем миру, мужики! — и сразу, даже и без сотни, пойдут на митинг в Лужники. Я клал на эту биомассу, как полагается царю. Мне с ними говорить не в кассу, я только с вами говорю. Для их потехи — Жирик, Ксюшадь, а я-то с вами, господа, но вы же не хотите слушать! Теперь послушайте.

ОНИ (почтительно):

— О да!

ОН (удовлетворенно):

— Ну вот. Я к вам опять с сюрпризом.

Следим внимательно за мной: он может верхом, может низом и даже может под землей. Он если жахнет, так уж жахнет. Он называется «Сармат». Тут русский дух, тут смертью пахнет — ты чуешь этот аромат?
Мы не провинция, не быдло, не Третий мир, не фунт говна. Ракета здесь. Ее не видно. Она… секретная она. Когда она из шахты выйдет, неся порядок и добро, то ваше ПРО ее не видит, а видит только наше ПРО. Ее не видит око НАТО и подпиндосовский прохвост, но вам она-то, как «Армата», сейчас предстанет в полный рост. Ну что, вы видите ракету? Я сам тащусь, какая жесть. А этим кажется, что нету, хотя на самом деле есть. Вот так. Я кнопку трону чуть лишь — она взовьется, будто стриж…

САТИРИК (в отдалении, хватаясь руками за голову):

— Нет, этого не перешутишь! Нет, это не переостришь!

ОН (снисходительно):

— А вот еще образчик свежий. Она взлетит из-под воды — и нет обоих побережий: Сиэтла, Мэна и ты ды. Она коллайдер ваш адронный легко отправит на покой: в ней вставлен двигатель ядреный, конкретно ядерный такой. Она, из шахты выползая, летит на ваши племена. Смотрите: видно?

(Начинается мультфильм)

СОБРАНИЕ:

— Это зая!

ОН:

— Не зая это, а она. Такая как бы маскировка. Какой разбег! Смотрите — вжик! Вам видно? Он бежит от волка. Вот так она и побежит.

ЖУРНАЛИСТКА СО ЗНАЧКОМ «RT»:

— Да, мультик незамысловатый. Но я скажу вам, вашу мать, что подрывать себя гранатой важней, чем мультики снимать. Наш трудный век недаром прожит, у нас художники в цене: снимать он, может, и не может, но подорвать себя — вполне!

(Слышен взрыв гранаты за сценой)

ОН:

— Пускай трепещет мирозданье. Красно взорваться на миру! Я только для нее названья пока никак не подберу. Ведь я все время на работе, во всякий час куда-то зван… Вы, может, сами подберете?

СОБРАНЬЕ:

— Атас! Песец! Пацан! Рамзан! Медвед! Гиена! Росомаха! Пантера! Мертвый либераст!

ОН (удовлетворенно):

— Она дает уже полмаха, а скоро точно маху даст. Так мы ответим чистоплюям. Для вас Россия — мертвый лев, вы говорите — мы блефуем, а это все не блеф, не блеф! А настоящая ракета, что защищает Третий Рим. Не блеф, мы повторяем это. Неясно — снова повторим. Не блеф! Летает по орбите, километровая в длину! А вы нас слушать не хотите.

ОНИ (почтительно):

— Но мы вас слушаем!

ОН (отмахиваясь):

— Да ну! Вы никогда нас не любили, вы возмутительно горды, а мы когда-то в русском стиле вас защитили от Орды! Мы вам сто раз припомним это, партнерам барственным своим… Но есть еще одна ракета. Мы за ценой не постоим. Мы можем все секреты выдать, чтоб вас поглубже поразить. Ее совсем нельзя увидеть, а можно лишь вообразить. Она сначала вас приманит, а после ап! — пропал и след, как тот рогозинский племянник: он как бы есть, а как бы нет. Он был для подвигов воспитан, бывал под вражеским огнем…

ОНИ (почтительно):

— Ваш метод был на нем испытан?

ОН:

— Ну да, естественно, на нем! Скажите мировой элите: не уцелеет ни один. А вы нас слушать не хотите…

ОНИ (вежливо):

— Но мы вас слушаем!

ОН:

— Да блин! Мы мочим вас на всех этапах до самой ядерной зимы, но чу! Я чую странный запах. Они обкакались?

СОБРАНИЕ:

— И мы! Мы представляем горсткой праха их разожравшийся народ. Они обкакались от страха, а мы совсем наоборот.

ОН (увлекаясь):

— Мы вас разделаем, как Сталин! Мы не хотим иных путей! Перед собою мы поставим конкретно женщин и детей! Конкретно с Трампом и Бараком, как деды много лет назад, конкретно всех, конкретно раком…

ОНИ:

— Но что хотите вы сказать? Вы, так сказать, достигли цели, мы внемлем голосу Москвы: так что вы нам сказать хотели?

ОН:

— Сейчас скажу.

ОНИ:

— Скажите!

ОН:

— Ыыыыыыыыыыыыыыыыыыыыыыыыыыыы!


Д.Быков

Если бы я был президентом, то сегодня, выступая перед своими ребятами, не разводил бы ля-ля, а сказал прямо о главном:
Друзья, коллеги, соратники и подельники друзей и соратников!
Щедро вознаградил нас Господь за духовность нашу и следование заветам Его.
Где не начни сверлить - нефть фонтаном пробьёт, либо газ тугой струёй ударит! А ежели ни нефти, ни газа - значит сверло в алмазы упёрлось!
С такими богатствами возвышаться бы России своим могуществом над всем прочим миром, да обустроиться внутри себя на зависть другим народишкам. Как сыр в масле катались бы.
Но … Внутренние враги не дают и слишком нахлебников много!
С врагами то внутренними, прежде всего с правозащитниками, навыки борьбы нынче потихоньку возвращаются. Сильно борзых за границу определяем, а кто упрямится или языками иностранными не владеет и не может там приспособиться, то обычно наркотиками злоупотребляют.
Стоит обратить на такого правдолюбца внимание обученного работника ФСБ и сразу - либо карманы набиты героином, либо в машине мешок марихуаны находится. Ну, и по привычному маршруту вражину - в места не столь отдалённые.
Им, кстати, в местах не столь отдалённых и думается лучше. Книжки умные начинают писать. Вот один про "гулаги" уж сколько десятков лет назад написал, а до сих пор в других странах зачитываются.
А на счёт ртов лишних, так это бюджетных нахлебников слишком много расплодили, пенсионеров прежде всего! Как тараканы, в какое социальное учреждение или поликлинику не загляни - везде битком.
Даже реформа здравоохранения их не отпугивает. Вроде и круглому дураку должно быть ясно, что реформа нацелена не на облегчение жизненных страданий посетителю поликлиники, а на сокращение поголовья самих страдальцев.
Нет, прут как прежде. Где ж тут денег напасёшься.
В идеале на благодатной российской территории нужно оставить только тех, кто укрепился во власти и в непосредственной близости к ней.
Ну, и тех, кто нефть-газ-алмазы добывают для власти и близких к ней.
Ещё, разумеется, ФСБ-МВД-СК-Росгвардию и Минобороны для охраны тех, кто во власти и близких к ней, от тех, которые нефть-газ-алмазы добывают для тех, которые во власти и близких к ней.
Да, конечно, ещё шоу-бизнес для утех и развлечений тех, которые во власти и близких к ней и тех, которые … Не весь шоу-бизнес, весь очень накладно будет, а только патриотический.
Ну и эту, э л и т у оставить… Хотя нет, э л и т а она же и есть те, которые около власти околачиваются.
Вот тогда, освободясь от врагов внутренних и балласта социального, и воспарит Россиюшка ввысь, и обретёт полагаемое ей величие и благодать!
Так победим!

Н.Т.

Love story


Во глубину российского режима-с заглядываю, словно в полынью, — и вижу, что эпоха наложилась на возраст мой, да и на жизнь мою. Я все его провалы и успехи, ужимки и прыжки, народ и знать давно привык воспринимать как вехи своей судьбы. Где мне другую взять? История — она такая штука, а грубо говоря, такая сука, что с нею мы мучительно слились: отдельной биографии этапы размечены судьбой Большого Папы, и будет так, куда ни поселись. Вот он пришел. Мне тридцать два. Я молод. Я никогда не шастал по Кремлю, мне кажется полезным русский холод, я либералов страстно не люблю, в них видя пошляков и супостатов; мне неприятен их надрывный стиль, и если б я, допустим, был Муратов, меня бы я доныне не простил. Не стану, уподобившись невежам, клеймить его агрессию и ложь: вождь тоже был тогда довольно свежим и, кажется, надеялся (на что ж?!).

Немало утекло воды и водки, и кое-что сместилось в голове, и мы сошлись в одной дырявой лодке, тогда как цвет команды НТВ… Но всем не будешь ставить лыко в строку. Слаб человек, ржавеет и металл. Но все-таки к его второму сроку я никаких иллюзий не питал. Добил меня Беслан. Мне стало сорок. Уже я был и враг, почти шпион, — ?но все еще считал, что это морок, что вскорости развеется и он. Меж тем себя я чувствовал в траншее, а может быть, во рву с клубками змей; потом все стало несколько смешнее, но делало меня при этом злей. Поэта вечно бесит все, что ложно. «Закройте дверь, а то выходит газ!» А может, я почувствовал, что можно, и можно, так сказать, в последний раз.

Что вспоминать про зимние протесты, зачем вцепляться в прошлогодний снег? Такие были милые невесты, а вышли ведьмы. Это участь всех. Мне было сорок пять шестого мая. Подросток не наивен и не мал. Напрашивалась рифма «всех ломая», и это, в общем, правда: всех сломал. Ты думал, все пройдет, — ?а тут утроба, родная почва, вечный чернозем. И тут во мне и впрямь проснулась злоба, — но самое смешное, что и в нем.

Не утоленный Крымом и Донбассом, с натугою справляя торжество, он чувствовал острее с каждым часом, что ничего не вышло у него, — и глядя, как спивалась этим квасом невинная российская родня, я чувствовал острее с каждым часом, что ничего не вышло у меня. К нам подступала смертная зевота. Тут не было ни гордых, ни крутых: добро бы что-то вышло у кого-то! — но выйти не могло. Распад. Тупик. Такое было бурное начало, кипенье чуть не влесовых племен — а вышел пшик, и это означало, что этот мир уже приговорен. Пускай у них бы что-то получилось, оформилось и вылезло на свет, — Россия бы на этом обучилась и одолела гадину… Но нет. Окончена последняя проверка, не слышится ни горнов, ни копыт, — здесь никому не взять отныне верха, и не над кем уже. Проект закрыт.

…Мне пятьдесят. Отчаянье не бурно, и пусть я младше вечного главы — могильная или ночная урна мне ближе избирательной, увы. Не то чтобы его готов принять я — такое безразличье тоже грех, — но мы уже вот-вот сойдем в объятья истории, а ей плевать на всех. Приходит час старения, смиренья, все как-то улетает в гребеня, и не могу равно представить день я, когда его не будет… и меня… Что будет после — бунты, генералы, рашизм, война, анархия ли мать, опять гэбэшник, снова либералы, монархия — теперь уже плевать. Для нас двоих кончается эпоха, 3-дешное, но скучное кино. Друг друга мы использовали плохо.

Но в старости и это все равно.

Д.Быков

И вот опять нас мало Ю.Ким

Не много, ни мало - сам. Пометку сам поставил - «Найти». Довели до сведения. Вот какие люди страной заправляли. И о нас в коммуналках с голоду, с холоду дохнувших не забывали. Мы пахали. Война закончилась. Страну поднять надо. КТО если не мы. Дети. Все на благо страны. И жизнь, и молодость, и личные отношения все положили – но подняли. В 1960-х 70-х какая перспектива была… Ай-яй-яй. Бойся запад. Но это все понятно. Назад вернемся, к Иосифу Виссарионовичу. К письмам. Гражданская позиция. «Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан» - расхожая фраза. Сейчас граждан чтить перестали. Письма не читают. А раньше напиши старшему товарищу. Даже если и самому старшему. Дойдет, прочитает, ответит. Если не сам прочитает, то доверенные лица – понимающие, что надо. А сейчас доверенные лица? По стране с концертами катаются? Общие слова говорят. На свой, не его авторитет агитируют. Вот как сейчас! Измельчал правящий класс, измельчал, никто не старается. О народе не думают. Как сказано, письма не читают. Так одни отписки.

Напишешь сегодня туда большому начальнику. Посетуешь о жизни тяжелой, о крыше текущей или не дай бог о том , что госслужащие плохо работу делают, а в ответ как послали на… «Ваше письмо перенаправлено…Ждите ответа… спасибо Вам за активную гражданскую позицию» Я с голоду дохну, у меня крыша течет, на кухне все отсырело и обосрано – какая гражданская позиция. Я выжить хочу!. Пенсии на зубы не хватает. Зарплаты на детсад. Жене на нормальный зефир, а не из «пятерочки»». А Вы там по департаментам пере направляете. Не вникают ни во что. У каждого своя жена и хата, и посрать что деньги государевы. А вдруг тут письмо! А в нем что-то личное? Упаси боже если что-то личное. Вообще обосрутся.. Так отпишутся, что из государства выйти хочется. «Ни к нам, ни к ним, а вообще креститесь..». У нас уже один креститель из Болгарии вернулся. Закрестил народ. Хватит. Не хочу крестится. Хочу, чтоб крыша не текла на сковородку. Но такие чудеса не сбываются. А по телевизору, такие интервью дают – заслушайся. Я рад, что гражданин этой страны, с таким президентом… Но ладно, вернемся к письму.

Написала Иосифу Виссарионовичу в 1946 г., что папа пропал. С фронта вернулся, пол года жил с нами, а там как ветром сдуло. Это сейчас я понимаю. Журналист. С «лейкой» и блокнотам, клуб «Симонов» и товарищи, творчество... Влюблённости. А тогда ребенок – дайте моего папу. Написала о свое беде Иосифу Виссарионовичу, хорошо какая-то тетка подсказала – юрист. И что вы думаете? Месяц не прошел. «Воронок» к нашему дому подъехал. Я выскочила: «Папа, папа, здравствуй дорогой!» Мы то, уже с бабушкой в Москву из эвакуации вернулись. Дом свой, пусть и комната. Пусть квартиру нашу не отдали, но комната-то в этом доме, пусть и на другом этаже. «папа, папа». Папа вошел в комнату, не весел. Запомнилось, что когда чемодан открыл, пусто было, только бутылка каталась. А офицер, бабушке докладывал: Вы запрашивали. Разрешите доставить. С Дальнего Востока привезли майора . А папа, что-то нервничал. Не обнимал, не радовался встречи со мной. Суетился мужичек. Неделя и с тех пор я его не видела. Может надо было еще одно письмо написать. Это спустя много лет. В перестройку. довелось личное дело отца увидеть. Было пришито то письмо. Синий карандаш – «Найти. Доставить». А если бы второе написала – другая резолюция бы была.

Ядерное

Прошла пора уловок и загадок.
Открытым текстом жахну, как «калаш»,
что наш пароль теперь — Миропорядок.
Порядок наш. Мир тоже будет наш.
Наглядная история в России.
У нас, чтоб вразумлять своих сынов,
в эпохи переломные любые
есть символист Владимир Соловьев.
Он возвестил, сиятелен и гладок,
что на шесть лет (или двенадцать лет?)
у нас теперь такой миропорядок,
что мира нет, да и порядка нет.

— Миропорядок! — отдается в безднах.
Миропорядок! Ядерная сталь
Есть в этом слове марш когорт железных,
рассвет богов и чресла Рифеншталь.
Довольно слов, уступки утомили.
Подвиньтесь, мистер. Вздрогните, мусьё.
У нас теперь такой порядок в мире,
что мир — ничто, зато порядок — всё.
Миропорядок! — попущеньем Божьим.
Миропорядок! Он необходим
. Кто к нам со злом — того мы уничтожим,
кто к нам с добром — тем более съедим.
Мы вечно били вас и вас спасали,
наш мачо — супермен-универсал,
никто не сметь о нас как о вассале,
мы сами суверен, а вы вассал.
Ваш прежний мир мы сбросили, как морок.
Наш лидер полон гордости, как шейх.
И этот стиль — на двадцать лет, на сорок
иль вообще на тысячу, как… (пропуск в рукописи)

Но я — поэт. Я не хочу нападок
— что вот, мол, я в тылу, а все — в бою…
Хочу, чтобы проник миропорядок
и в лирику любовную мою.
Во временах сомнительных и слабых,
унижены, виновны без вины, —
мы говорили о невзрачных бабах:
«Она страшнее ядерной войны».
Теперь, во времена ресентимента,
подобные сравнения странны.
Пришел черед иного комплимента
— «Она прекрасней ядерной войны!».



Стройна ты,

как крылатая ракета.

Смертельно, как «Кинжал», твое бедро.

Ты скидываешь,

радостно раздета,

одежду,

бесполезную, как ПРО.

Вот так!

Татарам помнится Непрядва,

французам,

как всегда, Березина,

и ты гола,

как путинская правда,

и так же не прикрыта,

как она.

Мы воины.

Мы битве вечно рады.

Работать стыдно.

Битва — наш девиз.

Проси пощады, тварь!

Проси пощады!

Теперь ложись.

Нет, лучше становись.

Мы по натуре

те же камикадзе,

любители рискованных утех,

и я тебя,

как Слуцкий — Котрикадзе,

как Джонсона — Лавров,

как Путин — всех!

Довольно идиллических картинок!

Ты будешь выть ночами напролет.

Любовь — она смертельный поединок,

как молвил Тютчев, тоже патриот.

Любовь — она не вздохи на диване.

У нас сейчас, коль все идут на ны, —

лечение,

оргазм,

образованье

пойдут в режиме ядерной войны.

Любовь у русских — схватка без идиллий.

Вставай вот так — и я чичас, чичас,

чичас войду в тебя, как мы входили

в Париж, Берлин, Кабул, Новочеркасск!

С зубовным хрустом, с песней про комбата,

с рычаньем «Из «Сармата» — по врагу!»

Прости. Я мог без этого когда-то,

но нынче даже с этим не могу.

Таков теперь удел страны-изгоя,

что вырастила ядерную рать:

лишь повторить могу, а что другое

— уже не очень. Только повторять.

Д.Быков

Призывник

Меж апрелем и маем,
Не сейчас, а давно,
На одной из окраин —
Например, в Строгино,
До которой добраться
На подземке нельзя,
Проводить новобранца
Подгребают друзья.
В этих спальных районах,
В их пайковых пирах,
В этих липах и кленах,
"Жигулях" во дворах,
В простынях полосатых
На балконах, весной, —
Веял в семидесятых
Свежий дух городской.
И поныне мне сладок —
Или горек скорей? —
Воздух детских площадок,
Гаражей, пустырей,
Имена остановок —
"Школа", "Ясли", "Детсад" —
И аккордов дворовых
Полуночный надсад.
…Вот и родичи в сборе,
И с запасом вина,
Пошумев в коридоре,
Подтянулась шпана;
И дедок-краснофлотец —
Две беззубых десны —
Шепчет малому: "Хлопец,
Две зимы, две весны"…
И приятель с гитарой
Затянул, загрустив,
На какой-нибудь старый,
Неизменный мотив,
Вон и тетка запела,
Хоть почти не пила, —
То ли "Дон" а капелла,
То ли "Колокола"…
Но под пение друга
Призывник удивлен,
Что от этого круга
Он уже отделен
Что в привычном застолье,
Меж дворовых парней,
Он как место пустое
Или призрак, верней.
И под тост краснофлотца
Он внезапно поймет:
Даже если вернется —
Он вернется не тот.
Все прощанья — навеки.
Как же это, постой?
Но внесут чебуреки,
Разольют по шестой…
Он смеется, оттаяв
Под развинченный гвалт
Молодых негодяев
И накрашенных халд,
Тут и музыку врубят —
Стон на всем этаже;
Только что они любят,
Я не помню уже.
Вот отпили, отпели,
И под взглядом семьи —
Завтра, в самом-то деле,
Подниматься к семи, —
Почитая за благо
Стариков не сердить,
Молодая ватага
Поднялась уходить.
Но покуда объедки
Убирает родня,
С ним на лестничной клетке
Остается одна,
И отец, примечая
(Благо глаз — ватерпас):
- Для такого случАя
Пусть ночует у нас.
…Вот она одеяло
Подтянула к груди.
Он кивает ей вяло —
"Покурю, погоди" —
И стоит на балконе
Пять последних минут.
Перед ним на ладони —
Жизнь, прошедшая тут.
Чуть вдали — кольцевая,
Что и ночью, до двух,
Голосит, надрывая
Непривычному слух.
Небосвод беспределен,
Неохватен, жесток.
Запад светел и зелен,
Слеп и темен восток.
Что он знал, новобранец,
Заскуливший в ночи,
Может, завтра афганец,
Послезавтра — молчи…
Хорошо, коль обрубок
С черной прорезью рта
В паутине из трубок
И в коросте бинта.
Что он знал, новобранец?
Пять окрестных дворов,
Долгий медленный танец
Под катушечный рев,
Обжимоны в парадных
Да запретный подвал,
Где от чувств непонятных
Он ей юбку порвал.
Город в зыбкой дремоте,
Разбрелись кореша.
В башне каменной плоти
Проступает душа.
Пробегает по коже
Неуемная дрожь.
На создание Божье
Он впервые похож.
Грудь ему распирая,
Прибывает поток
Знаков детского рая:
То чердак, то каток,
Запах смоченной пыли,
Терпкий ток по стволам…
Но его не учили
Даже этим словам.
Кто поет — тот счастливей.
Мы же обречены
Лишь мычать на разрыве
Счастья, страха, вины…
Он мычит в новостройке,
На восьмом этаже.
Плачет девочка в койке:
Знать, допился уже.
Но на собственной тризне,
Где его помянут,
Что он вспомнит о жизни,
Кроме этих минут?
Только жадных прощаний
Предрассветную дрожь
И любых обещаний
Беззаветную ложь.
…Я стою на балконе,
Меж бетонных стропил.
На сиреневом фоне
Круг луны проступил,
Словно краб с бескозырки
Или туз козырной.
Вот он, голос призывный,
Возраст мой призывной.
Потекла позолота
По окалине крыш.
То ли кончено что-то,
То ли начато лишь.
На неявном, незримом,
На своем рубеже
"Примы" лакомлюсь дымом
На восьмом этаже.
Я любил тебя, помни,
Двор, от тени рябой,
Да и в сущности, что мне
Было делать с тобой?
Клумбы, мелкая живность,
Треск косилки, трава…
Жизнь потом приложилась,
Это было — сперва.
Блекнет конус фонарный,
И шумит за версту
Только поезд товарный
На железном мосту —
Проползает, нахрапист,
И скрывается там
Под двустопный анапест:
Тататам, тататам…
Пастернак, pater noster,
Этим метром певал,
И Васильевский остров
Им прославлен бывал
В утешение девам,
И убитый в бою
Подо Ржевом, на левом…
Вот и я подпою.
Но и тысячу песен
Заучивши из книг,
Так же я бессловесен,
Как любой призывник.
Все невнятные строки —
Как безвыходный вой
Пацана в новостройке
На краю кольцевой.
Мы допили, допели
И отныне вольны
Лишь мычать на пределе
Счастья, страха, вины —
Так блаженно-тоскливо,
Как поют поезда —
Накануне призыва
Неизвестно куда.
2003

Д.Быков

Пивовар ты бы не мог своими словами в двух словах эту простынь рассказать?