Небо Аризоны

Нам будет сниться небо Аризоны.
Репейник, обжигающий ладони.
Стремительные гордые мустанги.
Jack Daniel's горючий как слеза.
И худенькая русая девчонка
коленок подсыхающие ранки
неловко лёгким платьицем прикроет
и искоса посмотрит нам в глаза.

Нам будет сниться небо Аризоны,
изрезанное мелко облаками,
измазанное солнцем, как вареньем,
Великий оседлавшее Каньон.
Мы вечером костёр под ним разложим
натруженными сильными руками
и кофе в котелке с секретом сварим,
и звёзд увидим целый миллион.

Нам будет сниться небо Аризоны,
спокойное незыблемое небо,
когда над головой залают пули,
свинцовые залязгают огни,
и в пекле наползающего ада,
глотая обнажившуюся небыль,
захочется нам к небу Аризоны
подняться от пылающей стерни.

Но мальчик, натолкнувшийся на пулю,
вдруг рухнет на стерню добычей бранной,
не небо обнимая перед смертью,
а злое прошлогоднее жнивьё,
и будет ему больно до предела
за каждую обманутую рану,
за каждую изломанную песню,
за веру и ничтожество своё.

Нам будет сниться небо Аризоны,
как некогда в игре весёлой детской,
где курточки ковбойские на спинках
нам гладила заботливая мать...
Но нас оденут в пепел и посолят
землёй незаживающей донецкой,
и сверху постучат по ней лопатой,
чтоб больше никогда не вспоминать.

А где-то в Таганроге или Туле,
где нашим матерям натужно скажут,
что мы пропали без вести от гриппа,
весною с неба грянет чёрный снег -
и взвоют наши матери от стужи,
но им другого неба не покажут:
мы краденые русские солдаты,
святые и проклятые навек.

Над родиною нашей зреют тучи,
и падальные гаркают вороны -
она прошила солнце камуфляжем,
она коробит небо сапогом.
И вечно под корявым этим небом
нам будет сниться небо Аризоны…
Мы - призраки негаданной России,
но это уже песня о другом.

Дмитрий Растаев